Владимир Георгиевич Поляков - главный детский онколог Минздрава России, заведующий кафедрой детской онкологии Российской медицинской академии последипломного образования МЗ РФ на базе НИИ детской онкологии и гематологии, заместитель директора НИИ детской онкологии и гематологии ФГБУ «РОНЦ им. Н.Н. Блохина» Минздрава России, академик РАН, доктор медицинских наук, профессор.

 - Детская онкология - это одно из самых молодых направлений в медицине, но, несмотря на это, одно из самых успешных. Вопреки всеобщему мнению – онкологические заболевания успешно излечиваются в 80% случаев. Одной из основных сложностей в онкологии является невыясненная природа возникновения заболевания. В развитии онкологического заболевания играют роль самые разнообразные факторы, среди которых и генетика, и экология – загрязнение внешней среды различными канцерогенными веществами, попадающими в почву, воду и атмосферу в процессе вредных производств, техногенных катастроф, в том числе радиационных. Что касается теорий возникновения рака – их великое множество, каждая из которых заслуживает отдельного внимания, но при этом остается теорией.

Как вы «пришли» в профессию?

В детскую онкологию я пришел, можно сказать, по воле случая. В институте в студенческом научном кружке занимался детской хирургией, детской отоларингологией, продолжил в ординатуре в Филатовской и Морозовской больницах г. Москвы. Я консультировал больных в различных отделениях и даже не предполагал, что существует отделение детской онкологии. Тогда это было первое в России отделение, которым заведовал проф. Лев Абрамович Дурнов – отец советской детской онкологии, развивший это направление, как в Российской Федерации, так и во всех бывших союзных республиках. Лев Абрамович пригласил меня к себе, и я увлекся такой совершенно уникальной и крайне интересной частью медицины. Так я попал в детскую онкологию. А потом построился Всесоюзный онкологический научный центр на Каширском шоссе ( ныне ФГБУ «Российский онкологический научный центр имени Н. Н. Блохина» Минздрава России, прим. Ред.), в структуру которого вошел НИИ детской онкологии и гематологии, здесь я и работаю по сей день.

С какими сложностями сталкиваются российские специалисты, и кто оказывает вам поддержку?

Сложности начинаются уже с обучения. Для того, чтобы получить диплом, сертификат детского онколога, нужно два года отучиться в ординатуре. В ординатуру можно попасть по окончании института, имея специальность «педиатрия» или «детская хирургия», либо «онкология». Раньше была возможность любого врача переквалифицировать в детского онколога, это было проще. Сейчас есть такая вилка, которая не позволяет нам привлечь большое количество врачей в детскую онкологию. Молодое поколение мы потихоньку теряем, в ординатуру можно попасть только в федеральной клинике, это очень сложно для молодых людей, которые живут в других городах - Улан-Удэ, Иркутске, Магадане. Даже проживающим не в столь отдаленных регионах надо оставить семью, жить в Москве, оплачивать общежитие, питание и все это на ординаторскую копеечную стипендию – крайне проблематично. Сложности с финансированием – это не секрет, денег на медицину не хватает. Из ВВП на медицину выделяется менее 4% , в развитых странах этот показатель, как правило, в 5 раз выше. Конечно, Минздрав может распределить только то, что выделяет для отрасли правительство и министерство финансов. Недостаточное финансирование приводит к дефициту лекарственных средств и низкой зарплате медицинских работников. Это касается не только онкологии, а медицины вообще. С такими трудностями сталкиваются все специалисты. Существуют, безусловно, государственные программы, проекты, есть дополнительное финансирование, вливания. Научные протоколы, научные исследования, которые финансируются в виде грантов. Но это очень слабая поддержка.

Сколько сейчас детей в стране проходят лечение?

- Во всем мире есть тенденция к росту онкологических заболеваний в целом, и у детей, в частности. За последние 20 лет эта цифра увеличилась на 15%. В России на сегодняшний день около 30 млн. детей. По официальной статистике в год заболевает 3-3,5 тысячи детей в возрасте до 15 лет. На самом деле имеется достаточно серьезный недоучет больных, а если считать детей от 0 до 18 лет (а сейчас именно до этого возраста пациенты относятся к детскому возрасту), то в год заболевает до 5 тыс. детей. Под наблюдением детских онкологов находятся порядка 20 тыс. детей, 3\4 из которых мы уже излечили и 1\4 из них – это получающие активное лечение в настоящее время. Излеченные дети остаются под динамическим наблюдением до 18- летнего возраста, после чего мы их передаем в сеть взрослой онкологии.

Как родители и педиатры могут заметить первичные признаки онкологического заболевания?

К сожалению, специфических патогномоничных признаков на ранних этапах развития онкологического заболевания не существует. Если, к примеру, аппендицит или другое воспалительное заболевание проявляются болью, температурой, которые человека оповещают о том, что в организме что-то случилось, то в случае с опухолями этого, как правило, не бывает и заболевание до определенного момента развивается исподволь, скрытно. Родители и педиатры должны быть внимательны и обращать внимание на ряд признаков общего характера. На фоне развития злокачественного заболевания дети становятся вялыми, капризными, теряют аппетит и массу тела, снижается тургор кожи, у ребенка могут появиться симптомы анемии – бледность кожных покровов, слизистых оболочек, склонность к кровоизлияниям. Только при некоторых заболеваниях можно отметить специфические симптомы, например, такие как свечение глаза, которое бывает при ретинобластоме. В Советском Союзе была неплохая система – детальное регулярное обследование в детских яслях, садах, школах и других воспитательных и образовательных учреждениях. Если наблюдать детей, выявлять хронические заболевания, выявлять пациентов со слабым здоровьем, которых надо относить в группу риска, в том числе и по онкологии, тогда можно будет выявить заболевание на более ранней стадии.

Вы проводите специальную работу с родителями детей, которые проходят у вас лечение?

В общем-то, работа начинается с первого шага, когда родители приходят в поликлинику на первый прием. Как правило, такой диагноз – шок для родителей. И первое впечатление, самое неприятное, самое страшное, потому что родители обращаются в федеральный центр в надежде на то, что все-таки исключат заболевание, которое предположили или установили по месту жительства. В нашем институте есть психологическая служба, работает команда психологов. На первом приеме в поликлинике врач объясняет, в чем проблема, какова возможная природа заболевания, какие перспективы, прогнозы, какие диагностические обследования необходимо провести для уточнения диагноза, что надо делать, чтобы излечиться и какие возможности для этого существуют. Если требуется психологическая поддержка, пациентов и их родственников в обязательном порядке поддерживает целая команда наших психологов, которые работают как на амбулаторном этапе в поликлинике, так и уже после госпитализации ребенка в отделение. Психологи также работают и с медицинским персоналом, потому что когда постоянно сталкиваешься с трагедией, с негативным настроением, то самого тоже надолго не хватает. Возникает, так называемый, «синдром выгорания». Это не новость, это давно принято в западных странах. У нас сейчас тоже работает такая служба.

Как пациенты могут попасть к вам в больницу? Есть какая-то очередность?

У нас не больница, а НИИ. Несмотря на то, что это НИИ, федеральный центр, к нам пациенты могут попасть просто с улицы, без направления. Единственный момент: те, кто пришел к нам «с улицы» сам, их первый визит платный. Потому что неизвестно, с чем к нам пришли, может быть, просто с пневмонией, т.е. не по профилю обратились. Но как только подтверждается диагноз, пациент переводится в режим бесплатного оказания медицинской помощи. Те же больные, которые направляются на консультацию онколога, если у них есть направление, они попадают на бесплатный прием к врачу в этот же день. Зачастую если человек приходит к нам уже после обследования в другом учреждении с готовым диагнозом, сразу же проводится консультация со старшим научным сотрудником, профессорская консультация, во время которой принимается решение, что делать, как и где лечить, необходимо ли и насколько срочно хирургическое вмешательство. И если существует какая-то проблема очередности, то она существует только на госпитализацию, потому что не хватает мест. Что касается первичного приема, все пришедшие и направленные к нам больные будут обязательно приняты в поликлинике в день обращения.

Качество лечения в столице и в провинции отличается сильно?

Безусловно, отличается. Это зависит от мощности отделения, уровня и категории сложности больных. У нас самые сложные, самые тяжелые больные, которые попадают из региональных отделений детской онкологии в федеральный центр. Те больные, которым можно проводить стандартные виды химиотерапии, хирургических вмешательств, стандартную лучевую терапию, могут быть обеспечены этой помощью везде. Во всяком случае, сейчас во многих регионах достаточно интенсивно развита онкологическая помощь. Тяжело в регионах с низкой плотностью населения, когда бывает очень сложно добраться до областного или краевого центра, где имеется отделение детской онкологии. И уровень оказания медицинской помощи там ниже. Не только онкологической, а любой. Протоколы лечения, по которым проводится лечение больных, отличаются по интенсивности в зависимости от группы риска, в которую попадает пациент. Больные, которым надо проводить высотехнологичное, сложное комбинированное или комплексное лечение, конечно, должны попадать в ведущие центры. Если не в федеральные, то хотя бы в краевые. Кроме того, в федеральном центре, безусловно, концентрируются лучшие специалисты, которые имеют большой опыт консервативного лечения и хирургических вмешательств.

А разница между российскими клиниками и зарубежными?

Федеральные центры отличается не сильно, потому что наполнены дорогостоящим современным оборудованием лабораторным и диагностическим. Это и ультразвуковые аппараты, компьютерные и магнитно-резонансные томографы, радиоизотопная диагностика, цитология, иммуногистохимия, цитогенетика, выявление маркеров опухолевого роста и так далее. То есть, мы обладаем всеми теми современными возможностями, которые существуют на западе. Что касается протоколов лечения, то они принципиально не отличаются от проводимых в западной Европе, США или в Японии. Мы используем практически одни и те же препараты, одни и те же их комбинации и сопроводительную терапию. Разница в работе зарубежных клиниках и в нашей стране заключается в том, что нагрузка на медицинский персонал у нас совершенно другая. Если там принятой нормой считается 6 больных на врача и 5 больных на сестру, то у нас эти показатели в 2 раза выше для врача и в 4-5 раз выше для медицинской сестры. Кадровая политика страдает. Особенно это касается среднего медицинского звена, потому что если наши медицинские учреждения врачами еще более или менее можно считать обеспечены, то сестринским персоналом обеспечены очень плохо. Вы сами понимаете, откуда это идет. Это все от того уровня заработной платы, который получает персонал. Если бы у нас было такое финансовое обеспечение, как на западе и соответствующее количество сестер и врачей, то уход за больными был бы намного лучше. Когда вместо 5 больных у сестры под наблюдением 20, то качество ухода и оказания медицинской помощи снижается.

Какие площадки для обмена опытом между врачами вы можете посоветовать своим коллегам?

Прежде всего, надо осваивать новые современные протоколы, которые мы создаем, внедряем в практику и продвигаем, и, безусловно, читать современную медицинскую литературу. Это учеба - повышение квалификации врачей, которые приезжают на кафедру Российской Академии постдипломного образования один раз в 5 лет, как положено по закону. Кроме того, врачи могут приезжать для учебы на рабочем месте в федеральные центры, где концентрируются самые сложные и тяжелые больные, чтобы посмотреть на последние достижения и разработки в области диагностики, химиотерапии, лучевой терапии, хирургии, которые внедряются в федеральных центрах. Даже если врачи сумеют побывать в отделениях детской онкологии различных регионов нашей страны, они все равно получат новый опыт и обогатят свой профессиональный уровень. Кроме того, необходимо стажироваться за рубежом, куда надо стараться как можно больше выезжать, а не вариться в собственном соку. Обязательно надо принимать участие во всех конференциях, съездах, форумах, совещаниях. И желательно, чтобы это было не пассивное участие, а выступление с какими-то тезисами, докладами. Все это позволяет общаться, меняться опытом и повышать свою квалификацию.

А в чем практическая польза для специалистов и медсестер именно от посещения VI Съезда детских онкологов России с международным участием «Достижения и перспективы детской онкологии»?

На съезде будут освещены различные аспекты самых последних достижений детской онкологии, которые есть у нас в стране и за рубежом. Это прекрасная возможность обменяться собственным опытом. На съездах мы даем возможность выступить и показать себя людям из всех регионов и можем оценить состояние онкологической помощи. Кроме того, мы приглашаем ведущих специалистов мирового уровня, для того чтобы они прочитали лекции, показали достижения зарубежной медицины. В рамках съезда будет проведена 2-я школа медицинских сестер, очень полезная тематическая вещь, необходимая для повышения профессионального опыта при работе в детских онкологических отделениях нашей страны. На совещании главных детских онкологов регионов и заведующих отделениями совместно с представителями Минздрава России будут обсуждены наболевшие вопросы по улучшению организации медицинской помощи детям с онкологическими заболеваниями, вопросы штатного расписания, вопросы первичной специализации и сертификации врачей по специальности «Детская онкология». Поэтому польза большая.

Что вы говорите себе утром, когда заходите в здание больницы?

- Я просыпаюсь, прихожу на работу и думаю каждый раз: «Дай, боже, мне силы и ума, чтобы день сложился удачно для меня и для моих пациентов». Это, в самом деле, так… Чего не хватает всем врачам, и какие желания я бы загадал, чтобы они исполнились? Прежде всего, не хватает времени, и я бы загадал такое желание, чтобы отоспаться. И конечно, иметь полное финансирование и обеспечение нашей отрасли, чтобы не было всяких проблем: пришел на работу, и голова не болела из-за того, что чего-то нет или не хватает. И, безусловно, у меня перед окнами затянувшаяся на 18 лет стройка - строительство нашего института, который никак не достроится. Мне бы очень хотелось, чтобы я дожил до того счастливого момента, когда мы переедем в новые корпуса, заполним их оборудованием и будем иметь счастливую возможность оказывать еще более высококвалифицированную помощь нашим маленьким пациентам в более комфортабельных условиях.